Возможна ли новая индустриализация в России?

Сергей Глазьев,
Советник президента Российской Федерации, академик РАН

Сергей Рябухин,
Председатель комитета по бюджету и финансовым рынкам Совета Федерации ФС РФ, д.э.н.

Сергей Бодрунов,
Президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, директор ИНИР им. С.Ю.Витте, эксперт РАН, д.э.н., профессор

Бодрунов: По данным Росстата за последние 25 лет производственные мощности в России сократились на 30%. Мы потеряли гораздо больше, если смотреть эти данные более внимательно и глубоко, в объёмах, структуре, темпах роста промышленности и многих других позициях. Что надо делать сегодня? Надо, конечно, восстанавливать промышленность. Нужна реиндустриализация на новой технологической основе, с этим согласны практически все уже эксперты, даже в Правительстве. Сергей Юрьевич, но что именно нужно делать?

Глазьев: Начнём с того, что это задача очень сложная. Она не решается простыми методами. Нет какого-то одного рычага, нажав на который, мы можем реанимировать промышленность.

Бодрунов: Да, одной педали не существует.

Глазьев: Вы упомянули чудовищные цифры деиндустриализации, и надо понять, почему она произошла. Она произошла не потому, что наша промышленность была неконкурентоспособной, как это нам часто объясняют. Например, когда я работал депутатом от Подольского округа – это крупнейший центр машиностроения – я видел там останки заводов машиностроительных, и интересовался, куда делось оборудование. Его не на металлолом отправили – оно продано в Болгарию, в Турцию, в Индию в другие страны…

Бодрунов: Наше оборудование…

Глазьев: Да, и там работает. Куда делись рабочие специалисты? Они переквалифицировались не в чернорабочие: они в торговлю ушли, а кто-то уехал за границу тоже вслед за оборудованием, в том числе компетентные инженеры. То есть, надо понимать, что, если мы хотим, чтобы наша страна была мощной промышленной державой, нам нужно избавиться от догм, которые подкупают своей простотой, своей банальностью, типа, «снизим инфляцию, и дальше всё остальное само по себе» – как грибы после дождя, будут расти предприятия, потому что инфляция низкая. Промышленная политика требует благоприятной макроэкономической среды. Не будут расти роскошные цветы в пустыне, если нет кредита, если не хватает денег на оборотный капитал, если невозможно профинансировать инвестиции и внедрить новые технологии.

Выращивание промышленных предприятий – это создание крупных коллективов людей, специалистов. И я – сторонник того, что трудовые коллективы должны ощущать себя хозяевами, инженеры. Предприятие – сложный организм, где все участники процесса должны быть интегрированы ради достижения главной цели – выпуска конкурентоспособной продукции.

И наконец, современная промышленность, если мы берём капиталовложения в развитии промышленности, это на 2/3 – расходы на научно-исследовательские, опытно-конструкторские разработки, это постоянная связь науки и производства. Сейчас мы переживаем технологическую революцию. В связи с переходом к новому технологическому укладу востребованность новых знаний и технологий резко повышается. И производство, промышленная политика должны быть как единое целое с отраслевой наукой, которая у нас в результате приватизации была практически полностью утрачена. И нам сегодня нужно эту отраслевую, фирменную науку создавать всеми силами. То есть, весь экономический механизм должен быть нацелен на стимулирование инновационной, инвестиционной активности.

Поэтому, когда мы говорим про промышленную политику, это не только закон о промышленной политике, это и денежно-кредитная политика, это и налогово-бюджетная политика, то есть, все звенья экономической политики системно должны быть ориентированы на выращивание предприятия.

Рябухин: Если говорить о роли государства, о чём говорит Сергей Юрьевич, в развитии и формировании промышленной политики, да, без этого невозможен рывок, к которому призывает президент Путин в майском указе, где 12 приоритетных направлений. К 1 октября, как заявляет председатель правительства, эти направления облекут форму национального проекта, предусматривается увеличение на 1,8 триллиона рублей доходов. Бюджет из дефицитного превращается в профицитный, и самое главное, туда закладывают все вещи долгожданные, которые эксперты Совета Федерации предлагали, то есть, меры, которые позволят начать финансировать эти национальные цели. Это сейчас в поправку бюджета текущего года уже закладывается – предполагаются 36 миллиардов направить на поддержку через институт инструментализации…

Бодрунов: Инструменты могут быть разные. Главное, направленность средств.

Рябухин: По 5 миллиардов закладывается поддержки на школьные автобусы, кареты скорой помощи…

Бодрунов: Решать социальные задачи, одновременно поддерживая промышленность…

Рябухин: Целый ряд таких интересных расходов, которые закладываются уже в бюджете текущего года.

Глазьев: Очевидно, что без кредита, как мы говорили, невозможно наращивать инвестиции. Кредит – это механизм авансирования экономического роста. И не случайно совершенно первая промышленная революция, которая уже почти 300 лет назад проходила, совпала с созданием национальных банковских систем, национальных банков.

Бодрунов: Создание системы финансовой стало толчком, потому что производство – капиталоёмкая вещь.

Глазьев: Конечно. Промышленная революция и первая, и вторая, и даже та, которую сегодня мы переживаем, связанная со сменой технологических укладов, – это всегда гигантские инвестиции. И неслучайно в экспертном обороте уже 10 лет, только, к сожалению, в зарубежном обороте, фигурирует понятие «денежно-промышленная политика», не просто промышленная политика, а деньги как инструмент, который должен работать на экономический рост, на модернизацию производства, на внедрение новых технологий, и государство обеспечивает экономическое развитие, используя деньги, как инструмент. А у нас какой-то денежный фетишизм, у нас – не деньги для развития, а промышленность – для изъятия денег. Посмотрите, как устроены наши взаимоотношения между промышленностью и банковским сектором: грабительские проценты, которые превышают рентабельность в обрабатывающей промышленности. Это означает, что прибыль банкиров – это результат недооплаты труда…

Бодрунов: И деятельности предприятий…

Глазьев: Да… Это сокращение оборотного капитала. Предприятие, когда вынуждено рассчитываться по завышенным процентным ставкам, они это делают за счёт чего? За счёт сокращения оборотного капитала. Это значит сначала экономят на тех же самых научных исследованиях, на капиталовложениях, потом экономят на зарплате…

Бодрунов: Вплоть до здоровья, экологии.

Глазьев: И в результате мы видим сегодня огромное кладбище заводов в нашей стране. Не случайно страны, которые имеют уже большой опыт капиталистических механизмов, перешли к денежно-промышленной политике, снизили процентные ставки до нуля. В Европе, например, если банк кредитует предприятие производственное, он может взять деньги у Центрального банка под отрицательную процентную ставку.

Самое простое вообще из решений – это денежная политика, здесь много ума вообще не надо. Деньги создаются из ничего, надо лишь следить за тем, чтобы они не разворовывались и шли по назначению. А вот самое сложное – это вырастить конкурентное, высокотехнологическое производство. И вся денежная политика и макроэкономическая должны быть ориентированы на помощь людям, которые занимаются выращиванием высокотехнологических промышленных предприятий.

Бодрунов: В тех идеях и инициативах предпринимательского сообщества в промышленности таких проектов достаточно много. Мне кажется, что как раз через них и может быть реализовано то, о чём вы говорите – через конкретные инвестиционные проекты, через конкретные промышленные проекты, через конкретные структурные, инфраструктурные проекты…

Глазьев: Сейчас как раз для этого созданы все необходимые правовые условия, начиная с того, что президент ещё 4 года назад поставил задачу разработки специальных инвестиционных контрактов для решения этой задачи подтягивания денег под развитие производства. Закон о промышленной политике этот инструмент закрепил, он есть, но беда в том, что он только на региональном уровне применяется, и получаются абсурдные вещи: мы не можем найти 200 миллиардов рублей для того, чтобы наполнить Фонд развития промышленности, зато находятся полтора триллиона для того, чтобы спасать обанкротившийся банк.

Бодрунов: А давайте спросим Сергея Николаевича. Найдем 200 миллиардов рублей для фонда развития промышленности? Что у нас предусматривается в бюджете?

Рябухин: Хороший вопрос, Сергей Дмитриевич. Для того, чтобы реализовать те цели, которые указаны в майском 2018-го года указе, как президент и правительство потом подтвердили, потребуется не менее 8 триллионов рублей к тем 17 триллионам, которые есть в федеральном бюджете до 24-го года. Вообще, если посмотреть структуру доходов и расходов консолидированного бюджета, имея в виду все уровни бюджетной системы, то мы имеем около 30 триллионов рублей – это без учёта теневой экономики, которая не участвует в формировании доходов на всех уровнях. Приблизительно 17,5 триллионов рублей на федеральном уровне, около 11 триллионов на региональном уровне, и остальное – на муниципальном – это около 30 триллионов. Здесь очень важно, это сказано было сейчас, чтобы эффективное и чёткое планирование было по расходованию этих средств, имея в виду и промышленную политику.

На сельское хозяйство, например, направляется около 450 миллиардов рублей по всем видам субсидий, субвенций, по сумме всех ассигнований. Сейчас заявлено о том, что будет формироваться внутри бюджета ещё и бюджет развития. Цена вопроса – около 3,5 триллионов рублей. И очень жаркие сейчас дискуссии идут об источниках наполнения этого бюджета развития. Как раз один из инструментов – это НДС, который повышен с 18 до 20%. Это будет давать приблизительно 600 миллиардов в год. Мы переходим к сокращению консолидированных групп налогоплательщиков (добровольное объединение организаций, создаваемое для уплаты налога на прибыль с совокупного финансового результата всей группы – ред.) – эта позиция была изложена ещё 4 года назад Советом Федерации – и я очень рад, что правительство, наконец, согласилось с нами. Эта непрозрачная и непонятная система, во-первых, полностью исключает региональные финансовые денежные власти в прогнозировании, в планировании. Они даже не могут спрогнозировать, потому что…

Бодрунов: А затраты на содержание инфраструктуры несут местные власти, регионы…

Рябухин: Да даже дело не в этом. Если 15 консолидированных групп у нас есть в России…

Бодрунов: То не понятно, какие деньги будут выплачены…

Рябухин: Абсолютно, да. Поэтому здесь нужен целый комплекс мер. В акцизной политике, если мы сейчас наведём порядок в акцизах по табаку и по алкоголю, это даст приблизительно 200 миллиардов дополнительных доходов, потому что мы имеем уже 25% контрафакта и контрабанды в табаке, и порядка 40% – в крепком алкоголе. Победить алкогольную и табачную мафию – вот они, пожалуйста, 250 миллиардов. Мы сейчас внесли поправки в федеральный закон…

Бодрунов: Источников, на самом деле, много…

Глазьев: Кстати, обращаю ваше внимание, Сергей Николаевич, что производителями табака у нас являются сплошь иностранные компании. Это тоже вопрос промышленной политики.

Бодрунов: Что же нам надо делать? К чему нужно прийти? И есть ли такие возможности у нас?

Сергей Юрьевич, я знаю, что вы над этими проблемами много работаете. Я прекрасно знаю ваши работы, и многие наши специалисты знают работы, где вы анализируете возможности рывка, возможности обойти конкурентов для России. И вы верите, насколько я вижу по вашим трудам, что в России всё-таки эта возможность существует, и скепсису надо дать бой.

Глазьев: Прежде всего, догоняющее развитие там, где мы безнадёжно отстали. Таких сфер немало. Исходя из концепции долгосрочного экономического развития как процесса смены технологических укладов, мы сегодня можем довольно чётко прогнозировать будущее примерно на 20-30 лет вперёд, технологическое будущее.

Новый технологический уклад сформирован: это нано-, биоинженерная, информационно-коммуникационная технологии, аддитивная технология и цифровая революция знаменитая. Этот комплекс производств взаимосвязанных революционизирует сегодня экономику, это и есть очередная технологическая революция, связанная с формированием принципиально новых производств и модернизации всех остальных на новой технологической основе. Так вот, новый технологический уклад растёт сегодня с темпом примерно 35% в год. Это то, на что мы должны ориентировать нашу науку, наших разработчиков. И выращивание нового технологического уклада, создание его ядра, которое сегодня формируется, это и есть опережающее развитие. Ключевой элемент стратегии должен быть в опережающем развитии на основе всемерного стимулирования нового технологического уклада.

Я замечу, что большая часть молодёжи, которая работает в этих сферах, сегодня уезжает за границу – то есть, у нас есть люди, есть мозги, есть технологии, но они реализуют их там, потому что нет денег, нет финансового механизма, который будет поддерживать эту инновационную активность, связанную с огромными рисками на этом неизведанном поле, где только формируется технологическая траектория. Надо рисковать, надо создавать много разных образцов техники. И для того, чтобы одна курица у вас получилась, которая будет нести золотые яйца, приходится целое стадо этих прорывных технологий иметь, чтобы выстояла одна хотя бы, через долину смерти прошла. Это ключевой элемент стратегии опережающего развития.

Второе направление – стратегия динамического навёрстывания. Это касается авиационной промышленности, например, то есть, там, где наша промышленность близка к мировому технологическому уровню, и где нам нужно только её поддержать, обеспечить спрос – тут речь идет прежде всего про спрос на новые самолёты через те же самые государственные банки, которые должны давать в лизинг нашим авиакомпаниям российские самолёты. И третье направление – это догоняющее развитие уже в чистом виде, заимствование технологий. Оно единственное, которое у нас в какой-то мере реализуется на примере промышленной сборки иномарок. Это вот – типичное направление догоняющего развития.

Могу так сказать: новый технологический уклад – это темпы роста 35-50% в год плюс резкий скачок эффективности. Материалоёмкость снижается на порядок, снижение потребления электричества – на порядок. То есть, в десятки раз повышается эффективность, и это работает во всей экономике. Собственно, само это ядро может быть небольшим, может быть, всего лишь 2% от промышленности, но оно проникает везде и поднимает везде технический уровень, помогает реализовывать все остальные стратегии.

И наконец, четвёртое направление, это увеличение глубины переработки сырья. Это, казалось бы, очевидно, да, но для этого нужны большие инвестиции. Опять же мы упираемся в долгосрочный кредит.

Рябухин: В каждом регионе с точки зрения пространства и производительных сил, отраслей разная ситуация. Вот, смотрите, Ульяновская область (Сергей Николаевич Рябухин — представитель от законодательного органа государственной власти Ульяновской области в Совете Федерации ФС РФ – ред.) – сбалансированная по экономике, 29% – сельское хозяйство, есть автомобильный кластер, о чём Сергей Юрьевич говорил, и там нужна поддержка. Я рад, что выделяются 36 миллиардов на утилизацию в автопроме, авиационный кластер, ядерно-медицинский кластер.

Я хочу сказать, что надо выстраивать программу пространственного развития таким образом, чтобы 29 регионов, которые сейчас называют депрессивными, подтягивались, потому что выстраивать технологию или стратегию прорыва только на базе 49 агломераций – неправильно, отдельная программа должна быть для депрессивных регионов, где низкий экономический потенциал.

Источник: https://zen.yandex.ru/media/freeconomy/vozmojna-li-novaia-industrializaciia-v-rossii-5be19f62a2dfbc00aac4f8ad?from=feed