info@i-eeu.ru
Ощущение пропасти между сверхбогатыми людьми и всеми остальными ощущается в российском обществе все острее. Обычный гражданин смотрит на некоего человека и думает: ну хорошо, допускаю, что он умнее меня и даже работает больше меня, но не в миллион же раз! Социологи констатируют, что изменилась иерархия запросов. Доминирует запрос не на сильную власть (7 процентов), а на справедливость (80). Дефицит справедливости воспринимается даже болезненней, чем экономическое неравенство. Насколько такой дефицит неизбежен и каковы его пределы? Обсудим тему с кандидатом философских наук, исполняющим обязанности декана философского факультета МГУ Алексеем Козыревым.
Во имя справедливости может быть сотворена любая несправедливость
На ваш взгляд, какое место сегодня в иерархии запросов российского гражданина занимает запрос на справедливость?
Алексей Козырев: Справедливость – это и запрос, но это и чувство, в каком-то смысле определенное воспоминанием о прошлом, об ушедшем “золотом веке”. Сегодня политические движения, поднимающие на свой стяг призывы к справедливости, – это, как правило, левые движения, ратующие за социализм в той или иной форме. Социализм, прежде всего, за распределительную справедливость. Все должно быть поделено, если не поровну, то с учетом социального статуса борцов за новое общество. Кому-то положены привилегии, включающие в себя и доступ ко всевозможным “распределителям”. Здесь возможна и дискриминация “бывших” – аристократов и буржуа. Так что ни о каком политическом равенстве в социалистическом обществе говорить не приходится. Однако в сознании многих, если не большинства, СССР – это общество справедливости. Но не стоит забывать, что и демонтаж этого общества начался в 80-х борьбой с привилегиями партийной номенклатуры. Как показала история, во имя справедливости может быть сотворена любая несправедливость.
Кто-то ужасно беден, кто-то сказочно богат. Это, наверное, несправедливо. Но так было всюду и во все времена. Тогда в чем проблема?
Алексей Козырев: Проблема в том, что поиски справедливости никогда не сводились и не сводятся только к идее преодоления общественного неравенства. Более того, классовый подход не позволит решить проблему справедливости. По М. Фуко, я не могу помыслить справедливость вне той структуры господства и подчинения, которая сложилась в обществе. Если я ассоциирую себя с определенным общественным классом, то вынужден принять ту или иную сторону в “классовой борьбе”. Тогда, с моей точки зрения, справедливым будет то, что делается в интересах этого класса. Сегодня с возникновением новых технологий, новых форм собственности и новых типов социальных отношений, классов может быть неопределенное множество. Но отнюдь не более убедительными выглядят концепция общественного договора, рожденная в век Просвещения, согласно которой справедливые отношения между членами общества устанавливаются раз и навсегда неким рациональным дистрибьютером и больше уже не подвергаются сомнению. Социальная дифференциация, различия в статусе, вызванные происхождением, разными стартовыми позициями, различием в способностях, наконец, удачей, есть не только неизбежность, но и, как показал Питирим Сорокин, условие существования общества. Однако справедливым представляется, когда богатый платит больше налогов, чем бедный, когда источником богатства является законная деятельность, а не вопиющее и ненаказуемое нарушение закона или его переписывание наскоро для того, чтобы защитить интересы власть имущих и богачей. Несправедливым, как показал еще Платон, является сращенность власти и богатства, когда право на власть покупается богатыми или приобретается ими в целях умножения своего богатства, то, что называется олигархией, властью немногих и самых богатых граждан. В христианском представлении о богатстве очень важным является тезис о том, что каким богатством ты бы ни обладал, оно дается тебе не во владение (всем, в том числе и нашей жизнью, владеет Бог), а в распоряжение – и от того, как ты смог распорядиться своим богатством, зависит твой посмертный удел.
Поиски справедливости никогда не сводились и не сводятся только к идее преодоления общественного неравенства
Для нас справедливость неразрывно связана с правом и правдой
Мне кажется, люди хотят не экономического равенства, которого никогда не было, нет и не будет. Люди хотят равенства перед законом. Равенства в доступе к качественному образованию и качественной медицине. Равенства в возможности быть избранным в представительный орган власти. То есть большинством населения равенство подсознательно понимается как справедливость?
Алексей Козырев: Конечно, вот тут как раз имело бы смысл говорить о процессуальной, а не о распределительной справедливости. Само слово “справедливость” появилось в русском языке в 16-17 веке в дипломатической переписке с Речью Посполитой, возможно, оно было заимствовано из польского или чешского языков. В эти времена в Европе формировалась концепция естественного права. Справедливым судией оказывается уже не Бог, а закон и право. А до этого на Руси хорошо было знакомо другое слово – “правда”. Первый русский закон именовался “Русской правдой”. “Правда” отличается от научной и философской “истины”. Отличается она от и от “социальной справедливости” (justice sociale), термина, который нашел широкое употребление после французской революции в литературе социалистов. Слово “правда” трудно перевести на иностранные языки. Н.К. Михайловский, социолог XIX века, писал, что мы различаем “правду-истину” и “правду-справедливость”, причем вторую ставим выше. Поступать по справедливости, значит поступать по совести, а не по закону. Иногда случается так, что и закон несправедлив. Может ли он быть справедливым, если принят в угоду какой-то одной части общества? Или если он далек от норм естественного права? Поэтому чувство справедливости (я подчеркну, именно чувство – несправедливость мы чувствуем еще до разбора, до логического анализа) является для нас и тем, что формирует наше отношение к праву, к закону. Хотя, конечно, равенство всех перед законом – это азы справедливого общества. Конечно, и равенство возможностей тоже – только настоящее, а не демонстративное. Для человека должны быть ясными те механизмы, согласно которым происходит продвижение в любые органы представительной власти. Как должны быть ясными и те привилегии, и те ограничения, которые получит человек, избранный в эти органы. У американского политического философа Джона Ролза есть статья “Справедливость как честность”. Честность – это моральное понятие. И честные выборы, и честные предпосылки выдвижения кандидатов, и честная агитация с минимумом популистских посулов, все это безусловно имеет отношение к справедливости. Меритократические мечтания о том, что у власти будут подлинные “аристократы духа”, филантропы, рыцари и что именно они сформируют общественную элиту, были присущи философам от Платона до Бердяева, но практически никогда не реализовывались в истории.
Игра на чувстве справедливости может быть приравнена к шулерству
Что, по вашему мнению, нашим гражданам представляется справедливым, а что несправедливым?
Алексей Козырев: Сегодня маркетологи даже рекламный слоган придумали: “Наши цены – справедливые”. Но всем понятно, что цены не могут быть справедливыми, в лучшем случае справедливыми могут быть те, кто их устанавливает. Или, скорее, честными – и продавец прибыль получил, и покупателю по душе. Но справедливость – это ни в коем случае не полезность. Консьюмеризм тут не работает. Справедливость сильнее ощущается на фоне несправедливости, причем вопиющей. Кого-то оговорили, к кому-то проявили необоснованное насилие. Прошедшие два года предоставили нам немало таких ситуаций. Имя журналиста Ивана Голунова стало нарицательным. События в Беларуси, где сомнения в честности проведенных президентских выборов обернулись массовыми избиениями вышедших на протесты и попавшихся под руку мимо проходивших граждан, отозвались в сердцах молодых россиян. Никакие идеологические объяснения, построенные на том, что это сделано ради политической пользы, что власть должна была проявить твердость и даже жестокость, чтобы не повторить происшедшее несколько лет назад в соседней Украине, не работают. Власть поступила несправедливо по отношению к своим гражданам, прежде всего, к молодым, наиболее активно настроенным членам общества. Отмотать эту ситуацию назад, успокоить посулами реформ не получается. Задето чувство справедливости. Хотя ясно также, что на этом чувстве можно паразитировать, им можно манипулировать, например, с помощью фейков. Поэтому игра на чувстве справедливости сегодня вполне может быть приравнена к худшему виду мошенничества, шулерской игре. Люди становятся более разборчивыми в отношении информации, они уже не набрасываются на нее, как на сто сортов колбасы при переходе к рынку. Сначала надо понюхать, не пахнет ли продукт плесенью.
У россиян есть единое понимание справедливости? Или оно у каждого свое?
Алексей Козырев: “У каждого своя правда” – говорят обычно, когда не могут договориться, прийти к консенсусу. Но все-таки придуманная не нами концепция постправды, согласно которой никакой единой правды нет, нам не близка. Может быть поэтому образ праведника как человека, нашедшего правду-справедливость, является одним из основополагающих в нашей культуре. Праведник – это совсем уже высокий религиозный образец. Чуть ниже – правдоискатели, правдорубцы. Их тоже достаточно в нашей истории и нашей литературе. Этим людям никто не сулит удачи, одна из заповедей блаженств гласит “блаженны изгнанные правды ради”. Кстати, эти слова начертаны на могиле замечательного поэта Александра Галича, оказавшегося в изгнании в начале 70-х, в относительно спокойное и многими теперь воспеваемое время брежневского застоя. Кстати, то, что правда, сиречь справедливость, часто не находится и в суде, и в высоких инстанциях, об этом еще и классики наши писали. Вспомним “Грозу” Островского – двух салтанов – Махнута турецкого и Махнута персидского, которые не могут “ни одного дела рассудить праведно, такой уж им предел положен”. И обращения им пишут: “Суди меня, судья неправедный!”. В этом пессимизме обывателей Островского есть что-то близкое и нам, вера в невозможность справедливости только в пределах нашей земной жизни, нашей земной истории. Бердяев говорил об эсхатологизме русского сознания. Мы все устремлены к какой-то предельной справедливости, которая должна осуществиться в конце времени. Поэтому часто просто не обращаем внимание на несправедливость того, что делаем сейчас. На несправедливость не только наших поступков, но и наших слов, наших оценок, нашего отношения к ближним. Надо помнить о том, что справедливость проявляет себя в любви к ближнему, причем этим ближним может стать кто угодно.
По данным опросов, граждане уже не очень интересуются, сколько зарабатывают большие начальники. Обыватель не только смирился с тем, что его доходы не идут ни в какое сравнение с доходами какого-нибудь чиновника, но и воспринимает это как должное?
Алексей Козырев: В советское время разница между самым низким и наиболее высоким ежемесячным доходом вряд ли намного превышала один порядок. Конечно, можно вынести за скобки эстрадных звезд, которые и тогда умудрялись зарабатывать больше остальных. Сегодня “ножницы” выросли во много раз. Философия “особых людей”, получающих высокие оклады и бонусы за свои якобы “сверхдолжные” заслуги, вызывает, как правило, иронию и сарказм у обычных людей. Сверхдоходы элиты компенсируются в глазах обывателя высоким риском срыва с карьерной лестницы, большой вероятностью возникновения проблем с законом. Обыватель думает не о сопоставимости доходов, а о том, что и он бы хотел реализовать для себя и для своих детей право на достойное существование. Понятие, вошедшее в систему права еще в конце XIX столетия, но так и не прописавшее себя четко в законодательстве страны, объявившей себя социальным государством.
Выше закона – не справедливость, а благодать
Чем опасна для общества кричащая несправедливость?
Алексей Козырев: Естественная справедливость – одна из ключевых тем анархизма. Черное знамя анархии – отказ от власти, от государства, от легальных способов государственного вмешательства в распределение благ и богатств. Анархизм совсем не обязательно должен вести к открытому бунту. Уход от диалога с властью, от участия в выборах, например, потеря доверия к любой инициативе, которая исходит сверху, даже если она разумна и продуктивна. Такое внутреннее изгнанничество, пассивный отказ от любых форм социальности, – это первая фаза. Вторая связана с внутренними неврозами, распадом социальных связей, отказом от осмысленного планирования собственной жизни, выстраивания перспектив жизненного роста. Распад семей, рост абортов, семейное насилие, вымещение своих обид на слабом – основная причина тому: переживание общества, в котором я живу, как несправедливого. “Кругом предательство и обман” – если так поступают со мною власть предержащие, то и я так могу поступить по отношению к своим родителям, к своей семье.
Испокон веков для русского человека справедливость выше закона. Большинству хочется, чтобы все было “по справедливости”, а не по закону. Почему, как вы думаете?
Алексей Козырев: Выше закона – не справедливость, а благодать. Или милосердие. Одно из первых произведений русской словесности – “Слово о Законе и Благодати” митрополита Илариона Киевского. Закон дается Ветхим заветом, а благодать приходит с Новым. В правовых системах многих стран тоже есть элементы милосердия – помилование, отказ от смертной казни, возможность прощения обидчика. Человек – прежде всего, моральное существо, а в основе морали лежат запреты, табу. Они действуют гораздо сильнее, чем любые юридические предписания. И вообще неписанные запреты гораздо сильнее писанных. Судить по справедливости – это значит вершить моральный суд, может быть даже ориентироваться на религиозные заповеди. Не случайно, во многих культурах и религиях за разрешением споров шли к старейшим, а значит и мудрейшим. В какой-то момент все поменялось, на смену культа старцев пришел культ молодости – “педократия”, диктатура молодежи. Справедливым становится то, что набирает больше всего лайков. Зачем учиться, если можно стать богатым, выложив сверхпопулярный ролик в ТикТоке, набравший несколько миллионов просмотров. В очередной раз справедливым становится то, что полезно. Это уже было, и не один раз. Вспомним зарю капитализма, прагматизм Иеремии Бентама. Это волшебное слово “польза”! Но такова природа справедливости, что, будучи редуцированной, сведенной к чему то, что ее ниже, она снова пробивается как трава из-под асфальта и ее приглушенный голос звучит все сильней и сильней.
Чаще всего с жалобами наши люди идут друг к другу
Где сегодня наши граждане чаще всего ищут справедливости? В органах власти? В общественных организациях? В СМИ?
Алексей Козырев: У нас сильна коммюнотарность, то есть общинность. Меньше перегородок между людьми, несмотря на все попытки перекроить нас по лекалам индивидуализма, приватности и толерантности. Поэтому чаще всего с жалобами идут друг к другу. Такой у нас человек. Выслушает, не оттолкнет, а иногда даже и поможет. Партком или газета остались в нашей прошлой истории. Чем выше инстанция, куда направляется жалоба, тем больше шансов получить обидную до слез отписку. Выполненную по шаблону, благо заготовлено их в любом компьютере любой канцелярии предостаточно. Поэтому жалуются на “прямую линию”, раз в году. Судя по количеству телефонов и способов связи, число желающих пожаловаться не уменьшается. И президент отвечает, показательно наказывает обидчиков, дает жару губернаторам, в считанные минуты восстанавливает справедливость. За истекшие двадцать лет мы стали относиться к этому как к некоему театральному действу. И даже с интересом ждем – на кого в этот раз обрушится высшая милость. Как все это напоминает веру в “доброго царя”!
Должно ли государство что-то делать для смягчения в своих гражданах ощущения тотальной несправедливости? И каковы здесь его возможности?
Алексей Козырев: Государство для того и существует, чтобы не смягчать ощущение тотальной несправедливости, а с этой несправедливостью бороться и ее устранять. Или, по крайней мере, делать все, чтобы она перестала быть тотальной. Владимир Соловьев называл государство “организованной жалостью”. Его задача заключается в том числе и в том, чтобы накормить голодного и обогреть холодного. Чтобы остановить руку преступника, а не только покарать за уже совершенное преступление. Причем под государством здесь следует подразумевать и органы муниципальной власти, и правоохранителей, и бюджетную медицину, о которой стоит вспоминать на только в пору пандемии.
Обращение к власти – это не только надежда на помощь, но и форма диалога с властью
Судя по опросам, люди не верят в желание и способность государства решать их проблемы – и все равно в поисках справедливости апеллируют именно к государству. Почему?
Алексей Козырев: Понятие “Отечество” тесно связано для нас с понятием государства, так сложилась наша история. В лихую годину государство в лице князя, царя или вождя поднимало народ на борьбу с врагом. Как бы ни кляли мы власть, это и пенсии, и пособия, которые доходят в каждый регион, и связь, которая работает, и транспорт, и школьные учебники. Такой огромной стране как наша невозможно прожить без власти, причем не только местной, но и сильной, централизованной. И показательно, что кареты скорой помощи в одном российском регионе, когда больницы были переполнены, приехали к окнам министра здравоохранения. Из всех возможных способов решения этой тяжелой кризисной ситуации (которой могло и не быть, выбери власть иной способ реформирования медицины), ее участники выбрали один – воззвать к власти. Обращение к власти – это не только закономерная надежда на помощь, которая придет, вопреки всему, но и форма диалога с властью. Если мы не будем указывать ей, где она не права, разве получим мы достойную власть?
Глобальная справедливость, в частности, понимаемая как равенство всех перед законом, может у нас оказаться консолидирующей идеей?
Алексей Козырев: Трудно сказать. Да и речь здесь идет не о глобальной, а всего лишь о процессуальной справедливости. Нельзя сделать справедливость исключительной зоной ответственности государства. И государство не может монополизировать право на абсолютное толкование справедливости (как и прочих моральных норм). Иначе справедливость превратится из добродетели в принуждение, в карающий меч, вспомним министерство Правды у Оруэлла. Спору нет, люди ждут правовой справедливости, справедливого возмездия за тяжкие преступления, равенства наказаний за одинаковые преступления без оглядки на социальный статус и социальных привилегий. Но разве о справедливости вспоминают только тогда, когда кто-то попирает закон? Кто-то трудится днем и ночью и не может оплатить обучение своего ребенка не только в престижном университете, но хоть в каком-нибудь захудалом вузе, а у соседа сын-оболтус учится на платном на юриста. Много ли у нас детей трудового народа, мечтающего о социальной справедливости, получает сегодня бесплатное юридическое образование? А мы надеемся на то, что завтра наша правоприменительная система станет работающим инструментом социальной справедливости!
Нельзя сделать справедливость исключительной зоной ответственности государства
С несправедливостью бесполезно бороться?
Алексей Козырев: Борьба с несправедливостью заложена в нас с детства. Нас учили давать сдачи, не спускать с рук обидчику. Победа в этой борьбе рождает в нас чувство морального удовлетворения. История человечества – это поиск все более сложных и дифференцированных форм борьбы с ней – от кровной мести к правовому возмездию, от закона Талиона – “око за око, зуб за зуб, глаз за глаз”, к праву, побуждающему нас устранять причиненную нами несправедливость. Поэтому не будем пессимистами. Каждый наш выбор, сделанный в пользу справедливости, делает мир хоть чуточку более справедливым.
Визитная карточка
Алексей Козырев – кандидат философских наук, доцент, исполняющий обязанности декана философского факультета МГУ. Родился в Москве в 1968 году. Окончил философский факультет МГУ. Стажировался в Женевском университете, Высшей школе гуманитарных наук и Свято-Сергиевском православном богословском институте в Париже. В 1997 году защитил кандидатскую диссертацию по теме “Гностические влияния в философии Владимира Соловьева”. Основные работы посвящены истории русской философии конца XIX – начала XX в.в. Автор и составитель ряда книг и более 200 публикаций по истории русской мысли. Ведет авторскую программу на радиостанции “Вера”.